- Ты что, отшельник? - спросил я Джуса.
- Чтоты-чтоты-чтоты! - возразил он.
- А это кто? Ассистент?
Волосатый как раз запнулся о кусок проволоки и нагнулся, чтобы распутать ее.
- Каюр.
- А ты тогда кто?
- Ассистент, - сказал Джус.
- Джякус, - сказал волосатый, расстреножившись и подойдя. Именно так и произнес, через 'я'.
Як Яковлевич Устюжанин, выдал его имя идентификатор.
- Тыр... Торопецкий, - почему-то запнулся я.
От Джякуса не укрылась моя заминка, он несколько пристальней посмотрел на меня. Впрочем, это любопытство очень скоро разъяснилось: он сам иногда заикался и, бывало, нес околесицу.
Первые впечатления от личности Джякуса были не очень лестными для него. Его неопрятный вид и плохие манеры не производили благоприятного впечатления. А проблемы с речью были вызваны, как он утверждал, техническими неполадками в правой височной доле.
Его крупное тело, явно рассчитанное на впечатление силы, уже начало оплывать, из чего я заключил, что либо он им давно пользуется, либо собирается его менять, поэтому и забросил заботу о нём. Об его увлечении старыми кинофильмами я узнал в этот же день, так что мне не составило труда догадаться, с какого культурного героя скопировал он свою плоть. Лицо еще хранило черты оригинала, хоть и пряталось за бородой.
- Пы...саблю п..привез? - приступил он к Джусу.
- Нет.
- Па...пачиму?
- Па...таму, - передразнил Джус. - Скажи спасибо, что еду привез. А то б питался собаками.
Он выгрузил из багажника коробки, очевидно, с закупленной в городе едой, отнес в вагончик. Кое-что сложил в холодильник - мне было видно в открытую дверь.
Я слышал мнение, что сознание - лишь поставщик информации для бессознательного. Однако не все, что проходит через органы чувств, непременно осознается. Равнодушный, погруженный в себя, я был тогда не весьма наблюдателен. Тем не менее, мелочи жизни, минуя сознание, так или иначе проникли через мой мозг в базу. И после нескольких встрясок, обусловленными последующими инкарнациями, выплыли на поверхность сейчас. Так что многое из тех событий тридцатилетней давности я ныне помню лучше, чем помнил тогда.
Центром этого микроскопического мироздания был вагончик. Он был почти идентичен тому, в котором едва не состоялось моё сожжение. Позже Джякус мне объяснил, что он специально выбрал такой. Так что поселились мы здесь не из презрения к цивилизации, а из терапевтических соображений.
Войдя внутрь, посетитель сразу же упирался животом в холодильник, который стоял напротив двери и как бы делил помещение на две части. Половину левой занимала кровать, формально напоминавшее пластиковое солдатское ложе, какими с недавних пор стали оборудовать и наши казармы. Только эта была просторней. К стене был присобачен средней величины монитор, на котором мой предполагаемый душевный целитель просматривал свои фильмы (иногда до восьми в день). В правой части вагончика стояла широкая деревянная лавка и стол - видимо, здесь потреблялась снедь. На лавке лежало аккуратно сложенное новенькое одеяло и свежайшие постельные принадлежности.
- Жить будешь здесь, - сказал мне Джякус, мотнув головой вправо. - Тыр, - иронически произнес он и добавил, - Карпенко.
Джус, очевидно, жил в автомобиле.
- Но... мне надо быть дома, - вяло возразил я.
- А что у тебя дома? Тараканы не кормлены?
- Наблюдение... Соцработник... - сопротивлялся я.
- Неб... не беспокойся, здесь он тебя не найдет.
- Пусть думает, что ты из дому ушел, - добавил Джус.
- Какой-то он полуспущенный, этот Тыр, - резюмировал Джякус, сообщая догонщику итоги знакомства со мной. - Д...думаю, что ты прав, надо его переубедить.
Меня? Переубедить?
- Чтоты-чтоты-чтоты! Он сказал: переубить, - уточнил Джус ремарку маэстро.
Быть иль не быть? Убийственный вопрос.
За пару дней я свел более близкое знакомство как с Джякусом, так и с местностью, выбранной им для 'последних дней' - так называл Джус эти действительно последние летние дни, предшествующие визе. Звучало щемяще грустно. Я никогда не вернусь в это тело, не взгляну этими глазами на мир. Смерть вырвет из мира живых это тело и бросит червям. Грудь порастет травой. Подмышками мыши поселятся. В прорванную телесную оболочку набьются жуки. И я впадал в депрессию.
Как я узнал, ранее здесь проживали двое бомжей, Вася и Витя, Власов и Батюшкин, и вагончик был арендован Джусом всего неделю назад - специально, чтоб трипануть. Аренда кончалась 10-го сентября.
Бомжи щедро усеяли поле бытовым мусором. Весь этот трэш был вынесен прочь за отдельную плату теми же Васей и Витей. Пластик, бумага, тряпье, даже плевки - всё было изгнано, кроме собак. Они носились, нося население в шерсти, лаяли и ластились.
- Их наши хозяева на гуляш выращивают, - сказал по этому поводу не чуждый кулинарии Джус.
События собачьей жизни отмечались широко и с размахом. Новости обсуждались на всю окрестность. У собак другие новости, нежели у людей. И понятия о приличиях. Так пёс Шарман без тени стыдливости покрывал сучку Шавку, не позаботившись прикрыться кустарником. Обычное собачье дело. Как говорится: Гав!
Больше своры собак досаждали мухи. В конце августа в подобных местах их всегда бывает особенно много.
Бомжи любовно именовали свое убежище 'Яром', Джус - презрительно - 'Ямой'. Соответственно, арендные выплаты, запрошенные Витей и Васей от предложенных Джусом отличались в разы.
На вагончике углем головешки было аккуратно выведено: 'Это нелегко, ибо нелепо. Но возможно, ибо хочу'. И ещё: 'Красота - страшная шлюха. Эта шлюха погубит мир'. Всё это представляло, по-видимому, перифразы религиозных мыслителей прошлого.