- А полтора десятка собственных реинсталляций? А ущерб от умерщвлений других лиц? Мы даже не про всех знаем, - признался он. - Ты слишком дорого бюджету обходишься. Надеюсь, что правосудию наконец-то хватит решимости, а государству возможностей, чтоб обеспечить твоей личности несокрушимый носитель. Чтоб не брали тебя ни пуля, ни яд, ни природные катаклизмы. Чтоб сам себя не убил. Например, механизм из сверхпрочного материала - ковырять реголит на обратной стороне луны, пока не рассчитаешься с налогоплательщиками до копеечки. Счет к тебе, как к наиболее продвинутому каюру, особо велик.
- Самые приятные похвалы - незаслуженные, - попытался отпереться я, внутренне сознавая, что заслуживаю с точки зрения закона отнюдь не похвал. - Что касается несокрушимых носителей, то я бы поопасался. А вдруг подобный механизм, да еще во главе со мной, сбесится? Как на него управу найти? Уничтожить вместе с луной?
- Прервемся, - сказал Мункар. - У меня режим. А ты и так на восемь минут опоздал.
- По вашим часам только стрелки забивать, - возразил я.
- Да что время, если смерти нет? - сказал Накир. - С нами позавтракаете?
- Уже вкусил, - сказал я, спиной почувствовав, что приоткрылась дверь.
- Ну что там чашка с чаем? - спросил Мункар, глядя поверх меня.
- Нести? - Голос принадлежал женщине.
Накир бросился помогать, Мункар уставился в бумаги, время тянулось тягостно, озвученное тиканьем торопливых стенных часов.
То, что болотные трупы на меня не повесили - хороший симптом. А могли, учитывая мое беспамятство.
На столе появились чайничек, каких я давно не видел: белый, разрисованный 'под китай', настоящий фарфор. Вазочка для печенья была от другого сервиза. Женщина, что всё это подала, обернулась, взглянула на меня с любопытством и улыбнулась - я это отметил - отдельно и иначе, чем этим двоим. Тщательно продуманными чертами лица она походила на блондинок из фильмов столетней или даже более ранней давности, сексуальней которых, по моему мнению, невозможно вообразить. Только теперь я понял, что и Мункар мне напомнил какого-то стариннейшего актера примерно тех же годов. Эта неявная принадлежность одному прошлому объединяла их - словно в одном допотопном фильме снялись. Платье, что было на ней, представляло собой вариант деповской униформы. Не очень облегало фигуру, но очень подчеркивало.
Накир выставил на стол чашки, их было четыре, собранных с бору по сосенке.
- Тело-то, тело! - наклонился он к моему уху. - Обратил? Что ты ее глазами хаваешь, ты ее горстями хватай! - И показал, как.
Женщина от него отмахнулась. Накир не смутился. Мункар нахмурился. Слишком хороша, чтобы быть натуральной, подумал я. Такое тело не достается случайно - рождением, сочетанием генов, половым отбором, смешением рас. Над таким долго работают: моделируют, придирчиво отбирают линии и черты. У иных пристрастных к себе особ половина текущей жизни уходит на это, чтобы лишь в следующей задуманное воплотить - согласно собственным представлениям о себе и своей привлекательности.
Очевидно, эта особа знала о чарах такое, что прочему женскому полу только предстояло открыть. Словно проникла в тайну женственности дальше других. Словно сама была этой тайной. Ее дух вкупе с опытом прошедших жизней обнаруживал себя в каждой черте, каждом движении. В ее лице и фигуре заключалось такое, что влекло к ней больше, а вернее сказать - иначе, чем к просто красивым женщинам. Не томление плоти, не эротический путч, не рядовой и периодический зуд, который накатывает на любого мужчину. Это отстояло несколько в стороне от конкретного и прямолинейного варианта чувственности, с которым мы обыкновенно сталкиваемся. Это было влечение иного рода. Которое можно утолить только полным слиянием с этаким существом. Наверное, многие годы, а может и все сто, воспитывала, вырабатывала, создавала, выстраивала свою внутреннюю эротическую гармонию - подмечая, заимствуя, воруя, придумывая, примеривая на себя. Собирая по черточке, по штришку. Развивая и умножая дары. И вот душа осияла тело, одухотворила его. То есть, возвращаясь к теории Соломона Аркадьевича: хорошо приношенное тело 'бессознательно' вбирает в себя черты личности. Поистине нет пределов для совершенствования, если жизнь вечна, подумал я.
Дознаватели были не столь впечатлительны. Им она примелькалась. А может, на мне сказывался продолжительный карантин.
- Маньяков, словно магнитом, манит, - говорил между тем Накир, в то время как я пытался избавиться от наваждения. - Со страшной силой, неудержимо почти. У нас восемь нераскрытых убийств этой женщины. Три ее трупа так и не были найдены. Говорят, что при жизни были не менее хороши. Наверное, сексуальная аура вместе с личностью мигрирует из тела в тело, как вы считаете? Пришлось устраивать ее секретаршей, чтоб все время была на виду. Живет на складе улик. Да вы не ерзайте. Может, к табуретке вас приторочить? Как того Одиссея к мачте, чтоб не кинулся на сирен. - Он немного понаблюдал, как женщина наполняет чашки. - Я б и сам кинулся, да не позволяет полицейское целомудрие. Однако двигайте ближе свою табуреточку. Не бойтесь, она не привинчена. Чай будем пить, а то - ничего не евши, ничего не пивши, ничего никому не скажу.
Его словесная живость плохо сочеталась с чеканными чертами лица, холодными в своей арийской надменности. Подвижность, с какой он сновал, меняя места и позы, жестикулировал, сопровождая свои никчемные речи, подошла бы комику немого кино, но не этому телу.
Не то Мункар. Он как уселся на свой стул, так и прилип к нему. Тем не менее, было в его сидении нечто зловещее. В его уродливости - свой смысл. Иногда специально выбирают себе лицо простака или мудреца или сатира. Не обинуясь, напяливают личины, скопированные с известных в прошлом людей. И даже заимствуют черты от различных особей. Люди скрытные пользуются такой возможностью всяко. В профиль - например, Грибоедов, анфас - Наполеон. Или придумывают себе такое, что далеко отстоит от истинных интересов, специфики службы и внутреннего мира самой личности. Иногда это связано с профессией: политик, жулик, шпион. Или как в нашем случае - сотрудник депо.